|
|
| | Воспоминания 7
|
| |
Н.A. Прахов и Михаил Александрович Врубель, часть 7
- 7 -
Пленившие не одного меня, мальчишку, но и работавших в соборе художников "Адам и Ева" погибли безвозвратно, по прихоти их автора, не дорожившего своими работами. Нетерпение художника часто заставляло безжалостно поступать со своими картинами. В соборе работал маляр Иван Кудрин — мастер на все руки. Он делал художникам подрамники и грунтовал холсты "в запас" и мог во всякое время сделать скоро подрамник нужного размера с набитым холстом "в кредит", но Михаил Александрович не любил ждать. Раз увлекшись какой-нибудь новой идеей, он спешил ее осуществить, не медля ни минуты, и потому, случалось, писал и рисовал на чем и чем попало, что первое подвернется под руку. Так, например, на хуторе М. К. Тенишевой, около Смоленска, прочитав рассказ Анатоля Франса "Святой сатир", Врубель счистил почти совсем законченный портрет своей жены, оставив только вечерний пейзаж, и написал на том же холсте своего "Сатира", теперь называемого "Пан". В Москве он написал "Цыганку-гадалку", под впечатлением оперы "Кармен", поверх заказанного ему портрета Н. И. Мамонтова: "Не могу больше писать ваш портрет, осточертел он мне", — так откровенно ответил Михаил Александрович изумленному и возмущенному заказчику, пришедшему позировать.
В Киеве однажды пришел к нам вечером В. М. Васнецов. Поздоровался со всеми и, усевшись на свое постоянное место за чайным столом, сказал, обращаясь к моему отцу:
— Адриан, ты эти дни работал все дома, давно не заходил в собор и не видел еще, какую чудесную богоматерь написал на холсте Михаил Александрович. Приходи завтра утром, я тебе покажу, если его еще не будет. Она стоит в крестильне открыто — значит, можно всем смотреть.
Так и условились. На следующее утро отец, по дороге в собор, зашел за Виктором Михайловичем. Пришли, когда еще никто из художников не работал на лесах. Сторож Степан отворил дверь в крестильню. Мольберт Врубеля стоял пустой.
— А где же богородица Михаила Александровича? — спросил сторожа мой отец.
— А ось cтoiть бiля стiни, зараз поверну, побачите.
С этими словами старик повернул большой подрамник, на котором вместо богородицы гарцевала на рыжем коне цирковая амазонка. Оба так и обмерли от неожиданности. Виктор Михайлович буквально застыл на одном месте, как потом рассказывал нам отец. Как раз в эту минуту пришел сам автор картины, на которого с упреками обрушился Васнецов:
— Михаил Александрович! Что вы наделали?! Как не пожалели такую прекрасную вещь, что раньше написали на этом холсте!
— Ничего, ничего!—заторопился оправдываться немного смущенный Врубель. — Я напишу другую, еще лучше прежней. Приходите посмотреть через несколько дней.
На новом холсте он написал свою "Оранту". Первоначально у нее были ощеренные зубы и пальцы поднятых ладоней скрючены, как когти. Васнецов посмотрел и ничего не сказал, а мой отец только спросил:
— Почему у нее так ощерены зубы, точно хочет кусаться, и концы пальцев обеих рук так странно согнуты, точно хочет царапаться, как кошка?
— А это же "нерушимая стена" — это она защищается, защищается! — торопливо объяснил Михаил Александрович и даже подпрыгнул несколько раз на месте, показывая руками, как богоматерь "защищается", точно стараясь когтями отбиться от нападающих на нее врагов.
Резкие движения не были свойственны характеру Врубеля и его воспитанности. В. М. Васнецова и моего отца это очень удивило. Позже Михаил Александрович переделал рот и выпрямил пальцы, но это уже была не та богородица, которая так поразила и пленила Васнецова своей оригинальностью и красотой.
...В период жизни М. А. Врубеля в Киеве (1884 — 1889) круг его знакомств не ограничивался нашей семьей. В характере Михаила Александровича было то, что французы определяют словом "charme", уменье нравиться приятным ему людям. Это свойство сблизило его на время с семейством Я. В. Тарновского, брата известного коллекционера. Он не только гостил летом в их имении Мотовиловка (под Киевом), но даже поселился в городе в квартире холостого сына Тарновских Николая Яковлевича, пока тот не уехал за границу и свою квартиру ликвидировал, а Михаил Александрович переехал в меблированные комнаты Чернецкого на Большой Владимирской улице.
... По природе своей Михаил Александрович был человек увлекающийся и в семье Тарновских увлекся красивой стройной девушкой, младшей дочерью Людой. Собирался сделать ей предложение, не считаясь с тем, что для такой далекой от искусства, хорошей, но типично буржуазной семьи начинающий свою карьеру художник не мог быть "завидным женихом". Врубеля, как человека воспитанного, талантливого, хорошо говорившего по-французски, державшегося с достоинством в так называемом светском обществе, принимали у Тарновских, как равного, но идти дальше — родниться с ним не могли. Нашелся другой, более подходящий жених.
Бывал Врубель у переехавшего из Одессы профессора А. С. Шкляревского, с которым его познакомила моя мать еще в Одессе. Со Шкляревским можно было поговорить об искусстве, показать ему свои наброски. У нас в семье Врубель познакомился с Н. Я. Мацневой (урожденной Тарновской), а через нее — с Е. П. Бунге (женой известного профессора). Обе они были "светские" дамы: Мацнева у кого-то училась живописи масляными красками и недурно, немного суховато, писала цветы. Она попросила Врубеля поучить ее работать акварелью. Вероятно, из чувства подражания захотела учиться вместе с ней и Е. П. Бунге. Для Михаила Александровича эти уроки были одновременно и небольшим материальным подспорьем и тяжелым испытанием. Педагогического опыта у него не было. Сам он великолепно владел акварелью, но как передать это уменье другим, тем более — не будущим профессиональным художникам, а скучающим "светским" дамам, как научить их видеть и работать, Врубель не знал. Чувствуя, что теоретические объяснения и разговоры о форме и колорите не достигают цели, он просто начал сам писать цветы вместе со своими ученицами.
Это был блестящий выход из положения, — ученицы видели, как он начинает работать, как кладет планами тона и бережет напоследок света и как разрабатывает фон из тех пятен, которые клал кистью где-нибудь в стороне для проверки силы и верности тона. Глядя на его работу, ученицы начинали бессознательно подражать его манере, а потом кое-что применять в своей работе. Свои этюды цветов Михаил Александрович оставлял на память ученицам, из которых одна — Е. П. Бунге — собрала их. Десять акварелей и рисунков она пожертвовала Киевскому городскому музею. Сейчас они находятся в Киевском музее русского искусства. Памятью лета, проведенного в Мотовиловке, в имении Тарновских, кроме Эскизов для Владимирского собора, остался великолепный рисунок, изображающий стариков Тарновских, играющих в карты за ломберным столом. Обычным врубелевским приемом, без контуров, одними сплошными массами теней, полутонов и света, чрезвычайно живо передано напряженное внимание старушки — матери Я. В. Тарновского, следящей внимательно за тем, с каким раздумьем выбирает карту ее партнер; на лице его жены, Людмилы Антоновны, благодушное выражение человека, для которого безразличен ход соседа. [Рисунок (карандаш, 1887) хранится в Одесской государственной картинной галерее.]
Кроме этого рисунка, в фонде Музея русского искусства сохранился холст, на котором Михаил Александрович написал "Моление о чаше" для мотовиловской церкви. Христос изображен до колен, стоящий лицом в левую сторону. Весь образ написан в темных, ночных тонах, быть может, еще более потемневших от времени и плохих красок, — Михаил Александрович писал чем попало, не считаясь с химией красок, в чем грешили и многие другие русские художники. Огромные глаза Христа смущали всех членов семьи Тарновских, и младшая дочка Н. Я. Мацневой Ната, пробовавшая писать масляными красками, храбро переписала по-своему глаза врубелевского Христа:
— Они были такие сумасшедшие — вот я и переделала, — наивно объясняла она свой варварский поступок, когда мы с сестрой ее стыдили.
В нашей семье М. А. Врубель познакомился с фотографом и скульптором Г. Г. Лазовским, который предложил ему, для заработка, подкрашивать серию пейзажных снимков днепровских порогов. Вначале Михаил Александрович охотно взялся за это дело, но скоро охладел. Не имея технического навыка, он вкладывал в каждый снимок слишком много труда, что делало эту работу убыточной...
... У Врубеля был небольшой, но приятный голос. Он пел романсы с чувством и пониманием. Любил петь романс Чайковского "Благословляю вас, леса" и очень популярный в то время романс Славянского на слова: "А из рощи, рощи темной песнь любви несется". Иногда случалось, что моя мать ему аккомпанировала, когда не было чужих, присутствие которых его стесняло. Любил он декламировать стихи Пушкина и Лермонтова, особенно последнего. Декламировал не так, как обычно любители — нараспев, а по-своему, выразительно скандируя стих. Увлекался в то время "Пророком" (обоих авторов), образ которого, равноценный стихам, хотел создать в живописи. В рисунках Врубеля того времени имеется голова "Пророка" с некоторым автопортретным сходством. Очень ценил он музыкальность стихотворения Лермонтова "По небу полуночи ангел летел". Говорил, что непременно напишет картину на эту тему. В его карманном альбомчике 1884 — 1885 годов сохранился карандашный набросок летящего ввысь ангела, прижимающего к груди младенца. Особенность композиции составляет вертикальный полет на крыльях, совсем не похожих на традиционные крылья церковных ангелов. Они горизонтально распростерты и изогнуты под давлением сжатого воздуха. Очень реально передан их симметричный изгиб. Очевидно, это было результатом наблюдений, роднящих Врубеля с Леонардо да Винчи.
Так же как и "Пророк", картина на эту тему не была написана Михаилом Александровичем. Отчасти это было результатом того, что другая, более глубокая и сложная литературная тема — "Демона" — целиком заполнила в то время его воображение. Толчок к ее развитию и воплощению на холсте дала постановка в Киеве одноименной оперы Антона Рубинштейна бывшим известным оперным певцом И. П. Прянишниковым, арендовавшим тогда городской театр оперы и балета. Культурный человек, хорошо знающий сцену, он стремился, по мере возможности, художественно обставлять театральные постановки и подобрал хорошую труппу, среди которой особенно выделялся красотой голоса, уменьем петь и внешностью баритон И. В. Тартаков. Своей большой круглой головой с львиной гривой вьющихся волос и лицом он напоминал Антона Рубинштейна. В "Демоне" Тартаков был великолепен. Как только Прянишников, бывавший в нашем доме, сообщил о готовящейся постановке новой оперы, мать взяла абонемент на ложу бельэтажа и пригласила на этот спектакль Михаила Александровича, зная его музыкальность и увлечение поэзией Лермонтова.
1|2|3|4|5|6|7|8|9|10|11|12|13|14|15|16
 Портрет врача-психиатра Федора Арсеньевича Усольцева (на фоне иконы). 1904. Бумага, карандаш. 51х32,8. Частное собрание. |  Врубель М.А. Натурщица в обстановке Ренессанса. 1883. Бумага, наклеенная на картон, акварель, белила, лак. 35,8х24,4 |  Врубель М.А. Художественные принадлежности автора. 1904. Бумага, графитный карандаш. 14,5х17,3. ГРМ |
|
|
|