|
|
| | Воспоминания 4
|
| |
Н.A. Прахов и Михаил Александрович Врубель, часть 4
- 4 -
У нашей матери были чудесные глаза темно-василькового цвета и красиво очерченные губы. Не сразу обратил на них внимание Михаил Александрович. Сохранился в семье очень интересный рисунок итальянским карандашом, на котором изображена полуфигура матери, в профиль, склоненная над какой-то работой. Михаил Александрович так детально стал разбирать мелкие планы, что даже состарил немного лицо. Вероятно, мать оставила работу и ушла из комнаты, а Врубель перевернул этот кусок ватманской бумаги и набросал, в три четверти поворота головы, то же лицо в другом плане, как оно ему представилось подходящим для типа богородицы. Так, оттолкнувшись от вполне реального первого рисунка в профиль, после второго, с намеком на будущий образ, он создал, по памяти, третий рисунок, находящийся в Государственной Третьяковской галерее. Здесь лицо взято прямо смотрящим на зрителя, в нем есть намек на черты лица моей старшей сестры — Елены Адриановны. На волосах с левой стороны есть мазок масляной краской, светлой охрой, это Врубель, увидав свой рисунок у нас дома, сказал:
— Я сейчас перепишу все лицо масляной краской, — открыл свой ящик с красками и мазнул.
По счастью, мать позвала всех завтракать. Михаил Александрович пошел вперед, а мы с сестрой решили, что он только испортит при переписке рисунок, и спрятали его за шкаф. Мы знали уже по наблюдениям, как он был непостоянен в работе, часто начиная и бросая, если что-нибудь отвлекало хотя бы на короткое время. Так было и теперь. Не найдя на месте рисунка, Врубель не стал спрашивать, куда он исчез, закрыл свой ящик с красками, простился со всеми и ушел домой. Последний, четвертый рабочий рисунок головы богородицы он нарисовал на полулисте бумаги ватман "торшон" с обратной стороны прекрасной акварели "Букет цветов". Здесь, на рисунке, сделанном по памяти, большое портретное сходство с оригиналом, давшим художнику идею лица богородицы. Но это еще не образ и не совсем портрет. Окончательную редакцию типа Михаил Александрович выработал в Венеции, где для фигуры ему позировала итальянка. Для младенца Христа он зарисовал мою младшую сестру Олю, в которой тогда было много мальчишеского.[Все вышеперечисленные рисунки хранятся в собрании семьи А. В. Прахова в Киеве.]
О жизни Врубеля в Венеции нет точных сведений. Некоторый свет проливают на этот краткий период его пребывания в Италии наброски карандашом, пером и акварелью в небольшом альбоме, купленном в Венеции, а также рисунки пером, порыжелыми чернилами в заголовках писем к моей матери, которые она сберегла. По этим материалам можно составить некоторое представление о размере и обстановке мастерской, встречах с приезжавшими в Венецию русскими и о тех живописных работах акварелью, которые исполнялись в часы отдыха от писания четырех образов. На память о мастерской Врубель нарисовал карандашом просторную комнату, с окном во всю стену, с правой стороны завешенным снизу на одну четверть. Наверху поднятая штора. Около противоположной стены стоит на мольберте огромный чистый холст, рядом с которым стоит переносная лестница в четыре ступени, а на ней — керосиновая лампа на высокой ножке с абажуром. В глубине комнаты — кушетка, над ней висят две картины в простых рамах. На первом плане стоит стул с изогнутой спинкой, как на креслах римских сенаторов. Справа — угол стола, на котором стоит кофейник на спиртовке. Тут же низкое мягкое кресло, удобное для отдыха после работы. Кресло-стул с простой спинкой и высокая круглая подставка — столик на трех ножках дополняют разнокалиберную обстановку мастерской, освещенной сверху керосиновой лампой.
Рисунок датирован: "5 янв. Русск. В. V. [В. V. — Врубель. Венеция.] (размер — 7,9 X 14,4)". На другом, неоконченном рисунке, во всю ширину — столешница рабочего стола, с лежащими на нем тремя книгами и листом бумаги, зa столом изогнутая спинка стула, в глубине — такой же стул и, вероятно, комод, со стоящей на нем керосиновой лампой. Осталась незаконченной превосходная по краскам акварель, на которой написано прикрывающее письма овальное пресс-папье черного мрамора, с лежащим на нем рукопожатием двух ладоней из белого мрамора; рядом, налево — белая фарфоровая вазочка в виде развернутого веера. В ней роза, бутон и какие-то светло-желтые цветы на прямом стебле. Едва намечены кистью серым тоном — подставка высокой лампы и "фиаско" — бутылка с очень длинным, горлышком, оплетенная снизу соломой для устойчивости. Как обычно, все написано кистью, планами, без контуров (слегка намечено общее очертание предметов. Размер: 11,7Х18,4 см). Из двенадцати рисунков пером темно-коричневыми чернилами и одной сепии (монумент Коллеони) датированы, без указания года, только три. Первый из них — склоненная вправо мужская голова с растрепанной прической. Внизу буквы—"Г-19 Д-V", ниже—"W" т. е.: "Гайдук, 19 декабря, Венеция, Врубель".
Два других рисунка, на одном листке, датированы по-разному. На левом — сидит на стуле молодая женщина с курчавыми волосами, закрывающими лоб до бровей. Кисти рук спокойно сложены на коленях. Фигура ниже колен повернута на три четверти влево, а круглое полное лицо смотрит на Зрителя. Под ней дата—"21 Д.—V. W." и надпись: "С позволения сказать итальянка, позирующая мне для богоматери". А ниже добавлено; "Акварель и рисунок для картона". Направо от нее повернутая в другую сторону фигура (по пояс) молодой женщины с волосами, гладко причесанными на пробор. Сидит на стуле, руки скрещены на талии. Внизу. дата — "20 Д. V. W." и надпись ниже: "Дочь нашего экс-чичероне, акварель и весьма удачная". (Размер — 10,8 X 11,4).
Дата наверху, между обоими набросками—"19 Д. V.—W." Вероятно, это и есть дата письма, к которому были добавлены зарисовки акварелей, исполненных в следующие два дня. Не датированы следующие наброски пером: молодая женщина стоит, опершись обеими руками на спинку стула, внизу надпись: "Торчелло. Дочь звонаря, но у ней нос на самом деле не черный (акварель)" [Акварель воспроизведена во 2-м выпуске "Воспоминаний старого учителя" (Н. И. Мурашко), стр. 124 (размер — 11,4 Х 5,1).]; гондольер, стоящий с веслом на носу гондолы. Надпись внизу: "Гондольер, который нас возил в Торчелло" (размер — 11,6Х5,1); двойной рисунок — внизу архитектурный мотив, над ним сидит на носу гондолы мужчина в котелке, в теплом пальто, с руками, засунутыми в рукава, и пледом, окутавшим ноги. Справа, внизу, надпись: "Г. на пути в Торчелло", то есть Гайдук; тот же художник Самуил Гайдук, нарисованный пером, черной тушью на полулисте почтовой бумаги. Лицо подцвечено охрой, фон — коричневым тоном, а скатерть стола покрыта чем-то красным. На углу стоит чашка. В пальто и мягкой шляпе на голове, с тлеющей папиросой в руке сидит мужчина с недовольным выражением лица. Внизу объяснительная надпись: "Гайдук накуксился потому, что я дал ему чашку слитков". На обратной стороне интересная приписка: "Я теперь совсем, совсем не боюсь не пойти дальше Гайдука".
По памяти исполнены три следующие наброска — архитектурный мотив, фигуры двух львов на Площади львят, около собора Сан-Марко, и сидящая в кресле моя мать. Вероятно, Врубель писал ей, в какой позе хочет написать ее акварелью. [Законченная совсем акварель находится в Москве, у семьи И. Н. Алябьева.] Лица нет, только его овал, но сходство большое. С натуры был зарисован Д. И. Менделеев, с которым Врубель встретился и познакомился на площади Сан-Марко. Он сидит в мягком кресле, правая нога перекинута на левую, обеими скрещенными руками опирается на корешок большого альбома. Голова слегка наклонена вперед, взгляд сосредоточенный. Только Михаил Александрович, мне кажется, умел передавать выражение глаз одной точкой черного зрачка. Вероятно, с натуры был написан сепией, без рисунка карандашом или кистью, памятник знаменитого венецианского кондотьера Кодлеони. С поразительным, чисто врубелевским мастерством поставлены конь и сидящий на нем всадник, и с тем же мастерством нарисован архитектурный постамент с высокими колоннами. Вероятно, у себя в мастерской Михаил Александрович тронул еще кое-где тушью архитектурные детали тонкими штрихами и в нескольких местах подчеркнул коня.
На обратной стороне этой замечательной сепии сохранился такой интересный отрывок письма: "... но если так пойдет, как пошло, то кончу в 2 недели, 6 недель на остальные три и к 15 апрелю конец. И в Киев до начала О..." — то есть осени. Сбоку, с левой стороны, сохранилось: "Лишь бы касаться до..." (до чего— неизвестно). По две недели на образа — Христа, Афанасия и Кирилла Александрийских — срок предельно краткий для любого другого художника, но не для М. А. Врубеля. Быстрота работы отразилась в свежести живописи этих образов, исполненных своеобразным техническим приемом. Написаны они широким приемом в гармонических тонах, а сверху одежды проштрихованы (по сухому) тонкой кистью — где сероватым, где черным или белым цветом. Такой новый способ масляной живописи придает материальность и мягко тушует складки одеяний.
...Михаил Александрович предполагал "золотить и гравировать в Киеве". Под гравировкой он подразумевал, конечно, нанесение орнаментального узора, характерного украшения украинских, но не византийских образов. Мой отец посоветовал ее не делать. Одеяние Кирилла Александрийского заимствовано Врубелем из фрески XII века Кирилловской церкви. Характерная его особенность — легкая, как бы сетчатая скуфья на голове, придерживающая длинные волосы. Вероятно, в жарком климате Александрии их носили лица духовного звания. В литературе времени постройки Владимирского собора встречаются упреки строительному комитету, по существу направленные по адресу моего отца. Авторы этих нападок, превозносящие талант Врубеля, не сопоставили время начала всех художественных работ в соборе с временем художественной зрелости Михаила Александровича. В 1884 году, когда мой отец приглашал на роспись собора известных светских живописцев — В. М. Васнецова, В. И. Сурикова, В. Д. Поленова, И. Е. Репина, а позже П. А. Сведомского, Врубель был еще мало кому известен за пределами стен Академии художеств, главным образом — мастерской П. П. Чистякова. Весь его художественный багаж составляли: два автопортрета, академический рисунок "Обручение Марии с Иосифом", незаконченный рисунок "Пирующие римляне" и набросок "Охотник с собакой".
В мастерской им была начата превосходная акварель "Натурщица в обстановке Ренессанса". Вот и все. Можно сказать: Врубель еще не был Врубелем, которого теперь мы знаем, которого и сейчас не в полной мере многие понимают и ценят как художника-реалиста, шедшего в искусстве своим путем, искавшего свою, новую технику живописи. Реставрационные работы в Кирилловской церкви были закончены, и Михаил Александрович поехал в Одессу, где даже одно время предполагал поселиться вместе со своим другом В. А. Серовым. Одесский скульптор Эдвардс убеждал их переселиться из Москвы на юг, чтобы своим участием укрепить Одесскую художественную школу, в то время еще слабую по составу преподавателей. Коммерческий дух этого приморского города не понравился им обоим. Художников было мало, талантливых среди них еще меньше. Выставки картин ограничивались передвижной, приезжавшей на короткий срок. Местные "меценаты" ценили картины только как украшение для своих гостиных и кабинетов. Все это не располагало к переезду навсегда, и к осени 1886 года М. А. Врубель вернулся в Киев, а В. А. Серов — в Москву. [Врубель вернулся из Одессы осенью 1885 г.]
1|2|3|4|5|6|7|8|9|10|11|12|13|14|15|16
 Фотография орхидеи |  Пан (Холст, масло. 1899 г.) |  Врубель М.А. Натурщик в корельском костюме. 1883. Бумага, акварель. 11х5,4. ГРМ |
|
|
|