|
|
| | Воспоминания. Последние годы 8
|
| |
E.И. Ге. Последние годы жизни Врубеля, часть 8
- 8 -
Из дневника 1 апреля 1910 года:
"Надя пришла ко мне и предлагала погулять за городом. Она рассказывала, что теперь каждый день бывает у мужа, что был консилиум, и профессор сказал, что теперь процесс в легком уже закончился, но Надю беспокоит, что Миша как-то руками разводит; в народе это называется "убирается". Мы вышли уже в переднюю, вдруг является С. и говорит, что Анна Александровна просит Надю в лечебницу; я, конечно, не отпустила Надю одну, поехала с ней. Лечебница Бари, в которой жил Михаил Александрович, перестраивается, дома ломают, во дворе рабочие, дух разрушения, доски, пыль. Звонить и стучать приходится долго, так как ключ не в двери, а в кармане заведующей, и только она может открыть. Но, конечно, в такие минуты и секунды кажутся часами. Но у двери через стекло мы видели, как проходили многие люди, и так странно казалось, что они и не смотрят даже, это больные, вероятно. Комната Михаила Александровича небольшая, в нижнем этаже.
Все кончилось всего минут за 10 до нашего появления. Анна Александровна говорит, что, по-видимому, умирая, он не страдал, агонии не было, он стал все реже дышать, закрыл глаза, потом дыхания больше не было слышно. Лицо спокойно, очень худ, опять моложав, мало морщин, волосы не поседели, только борода выросла и волосы длинные и мягкие, и важность и серьезность смерти. Надя и Анна Александровна, конечно, уже не хотели отходить от него. Служитель закрыл окно, двери и приступил к обмыванию и одеванию покойного. Надя говорит, что обнаженный Михаил Александрович очень похож на своего Иоанна Крестителя. Я же, по желанию Анны Александровны, пошла в Академию похлопотать, чтобы тело поставили в академической церкви, была у Беклемишева [Беклемишев Владимир Александрович (1861 — 1920) — скульптор, ректор Академии художеств.], у священника. Беклемишев с большим сочувствием отнесся к моей просьбе и разрешил; решено было, что священник в 8 часов вечера отправится в лечебницу для положения во гроб. Я вернулась в лечебницу, торговалась с бюро.
Анна Александровна просила меня, чтобы я повезла Надю в траурный магазин, а сама, верно, весь день не садилась и не ела ничего. У нее столько сил при ее миниатюрности и хрупкости.
Первую литию отслужили в маленькой часовенке в лечебнице, и небольшая группа людей, кроме нас, Беклемишев, Беренштам и Матэ [Беренштам Федор Густавович (1862 — 1937) — архитектор. Матэ Василий Васильевич (1856 — 1917) — художник; руководитель граверного класса Академии художеств.] только присутствовали при этом. Беклемишев был недоволен, что мало академистов и потому нельзя было на руках отнести гроб в Академию; но у Академии было уже довольно много народа, и гроб внесли художники и пошли на лестницу и через выставку в церковь. Беклемишев много берет на себя, он нес гроб в головах, и казалось, что главная тяжесть на нем на лестнице. После отчаянно грустной маленькой часовенки — красивая академическая церковь, свет, интересные лица, красота, все, что любил Врубель. Отслужили длинную торжественную панихиду. Надя и академисты стали у гроба и смотрели на почившего. Я сказала Матэ, что следовало бы снять маску, и он попросил об этом Беклемишева.
... 2 апреля. Я, раньше чем на панихиду, поехала в Новодевичий — заказать место могилы. Там страшно возвысили цены; место около мамаши теперь стоит 400 руб., и на этом месте отпевание, хотя бы его и не было, 250 руб., и я не решалась сама решить без Нади и Анны Александровны. По дороге я купила синих цветов с длинным стеблем, мне хотелось, чтобы были цветы, как на врубелевской картине, которая у нас. Михаил Александрович уже изменился со вчерашнего дня, лицо съеживается, нос больше, птичий, синева появилась, а маску [Маска с лица Врубеля хранится в ГРМ.] будут снимать от одной панихиды до другой, и только лицо, а не руку. Публики на панихиде лишь немного больше, чем вчера и вечером, академическая церковь как-то наряднее, праздничнее, днем же все грустнее. Академисты и академистки целый день рисуют Врубеля. Цветов уже принесли много. Ольга Николаевна лилии, Рерих много сирени, Беклемишев и Матэ возложили венок от академии. Я обратилась к Бенуа и просила его сказать слово на могиле, он отвечал, что говорить не может, а напишет. [3 апреля 1910 г. в день похорон Врубеля А. Н. Бенуа опубликовал статью в газете "Речь", высказав глубокое преклонение перед гением художника.]
... 3 апреля. В половине десятого мы уже поехали в Академию. У гроба уже были Надя и Анна Александровна. У гроба масса венков, так много, что гробовщик стал уже беспокоиться, как их повезут; ими была занята вся погребальная колесница. Яркий солнечный день, масса чудесных цветов, дамы в трауре, мне казалось, что эта картина понравилась бы покойному. Были слезы, конечно. Надя зарыдала, прощаясь с ним, но Анна Александровна сказала: "Брат не любил резких проявлений горя". Когда закрывали гроб, Анна Александровна стала на колени, как всегда покорная.
Вторая часть грустной церемонии: вынос тела, — по выставке быстрым шагом и потом по улицам, когда гроб все время несли академисты, кудрявая молодежь, а по временам художники, — прошла удивительно легко, сравнительно. Юноши выбирали товарищей по росту и несли легко и бодро. Я шла с Надей под руку и все-таки меньше устала, чем представляла себе, — ведь такая даль. Могилу выкопали не глубокую. Сегодня тепло совсем, весна уже чувствуется на кладбище. Священник из Новодевичьего монастыря сказал несколько слов: "Художник Михаил Александрович Врубель, я верю, что бог простит тебе все грехи, так как ты был работником". Потом стал говорить Блок. Его речь длинная, красивая, похожа, может быть, на картины Врубеля. Блок говорит, что он покойного не знал, что рассказы о нем точно сказки, что он слышал, что Врубель 40 раз переписывал Демона и один раз лицо было неописанной красоты, что Врубель гений, который видел то, что никто не видит, и ему скучны были песни земли, что он сложил слово "Вечность". [См.: А. Блок. Собрание сочинений, т. 9, Л., 1936. Приложения.] После Блока вышел Беклемишев и прочел телеграммы от Союза русских художников и москвичей. Страшно быстро засыпали могилу, покрыли венками и цветами и стали снимать фотографию. У всех высохли слезы, ведь художник, творец всегда жив".
1|2|3|4|5|6|7|8
 Врубель М.А. Надгробный плач (триптих). Эскиз для неосущ. росписи Владимирского собора в Киеве. 1887. Бумага, акварель. |  Врубель М.А. Ваза Сирены. 1899-1900. Майолика, цветные глазури с металлическим отблеском, восстановительный обжиг. 17,3х43,1х27,1. ГРМ |  Врубель М.А. Эскиз декорации для неосуществленной постановки оперы "Виндзорские проказницы" О. Николаи для Русской частной оперы в Москве. 1892-1893 |
|
|
|