|
|
| | Воспоминания. Последние годы 3
|
| |
E.И. Ге. Последние годы жизни Врубеля, часть 3
- 3 -
Написав "Утро" и получив из Киева новый, громадный, страшно дорогой холст, который он разрезал, Врубель начал новую картину "Вечер". Действие происходило опять в чаще леса, после заката солнца, на небе виден был серп луны. Михаил Александрович сам говорил, что он не с той стороны, как в природе, но это ничего. На картине была одна лишь женская фигура. На этой картине было тоже много цветов, и все лиловых, вообще картина была красновато-лиловая, тогда как утро зеленое. Михаил Александрович намеренно стремился к тому, чтобы картины были не пестрые, а стушеванные, отчего люди, не привыкшие к его картинам, плохо разбирались в них и сразу не могли даже определить, сколько фигур изображено. Несмотря на то что жизнь в хуторе дешева, Михаил Александрович умудрился издержать все, что они с собою привезли. Он часто ездил в Нежин и привозил всякие дорогие съестные припасы и вино. Особенный пир горой устраивался в день свадьбы Врубелей, когда выписывалось и шампанское. Михаил Александрович мечтал о том, чтобы быть в состоянии участвовать и в наших расходах по усовершенствованию имения; ему очень хотелось выкопать у нас большой пруд. Но и без пруда хутор и его местность очень нравились Михаилу Александровичу...
... В Москве мы расстались, за осень 1897 года я получила от Нади несколько писем, и вот выдержки из них, касающиеся дальнейшей судьбы панно:
"Комнаты, где будут вставлены панно, еще далеко не готовы, так что панно пришлось положить на полу в зале, а Морозов и архитектор Шехтель их смотрели сверху; результат самый благоприятный: "Утро" и "Вечер" восхитили Морозова, и он даже не хочет, чтобы Миша их еще заканчивал, находя, что уже лучше ничего нельзя сделать. "День" же еще придется поработать, и для этого придется взять мастерскую".
"21 сентября. Миша уже приступил к работе и, как я и предполагала и опасалась, он переписывает всю картину, уже камня на камне не осталось, и я успокаиваюсь только тем, что, действительно, прежде было пестро, а теперь выходит очень красиво, но работы ему еще масса. Мы много читаем громко и все больше Вальтера Скотта, которого Миша обожает. Одна героиня в "Эдинбургской темнице" очень похожа на Любу Ц. [Любовь Евгеньевна Цитович — родственница Забелы.]; удивительно, что я все время чтения представляла себе Любу, но ничего об этом не говорила Мише, но вдруг он говорит: "не похожа ли она на Л. Ц.?"
"21 декабря. Морозова раскапризничалась, вещи, которые Миша написал, ей вдруг стали не нравиться, и он хочет все писать наново, а эти вещи, вместо того чтобы их выставить так, как они есть, совсем уничтожить. Мише уже самому теперь кажется, что все это ужасно плохо, и только из "Утра" он хочет вырезать несколько фигур".
К счастью, к Врубелям приехал в это время Репин, увидел эту картину и убедил поставить ее на выставку, ничего не переписывая, и картина эта была на первой выставке Дягилева и была приобретена княгиней Тенишевой. У сестры недавно был фотограф, который встречался с Мих. Ал. у Морозовых во время писания этих панно; он говорит, что он тогда удивлялся скромности М. А. и тому, как он переносит капризы Морозовых, которые заказали панно и потом несколько холстов, которые он приносил, критиковали и не принимали. Михаил Александрович говорил: "Ну, хотя скажи они, чего же они именно хотят, хотят реку, гору, я им напишу, нет, все не так". Этот год сестра была ангажирована в Москву в Частную оперу, которую устраивал Мамонтов.
В этом году в Частной опере поставили новую оперу Римского-Корсакова "Садко". Сестра исполняла в ней главную партию Морской царевны. Я в этом году, т. е. уже 1898 году, ездила на свадьбу брата моего и останавливалась на несколько дней в Москве. Врубели в это время жили в меблированных комнатах у Братановских. Михаил Александрович сочинял не одни театральные костюмы для сестры, а все, что она носила. В это время она носила белые крахмальные очень элегантные рубашки с бриллиантовыми запонками, черную юбку и разные фигаро; на цвете этих фигаро Михаил Александрович особенно изощрялся. Я помню одно зеленое фигаро и другое удивительного цвета лилово-красного далия. К этому очень нарядный, чаще всего белый, шелковый галстук и великолепная брошка с опалом... Михаилу Александровичу нравилось достигать самых причудливых и редких цветов, и концертные платья сестры были обыкновенно из массы чехлов прозрачной материи разных цветов...
Из моего дневника:
"20 января 1898 года. Я была еще в кровати, когда мне объявили, что приехали Врубели. Они пожелали сейчас же поехать посмотреть свою выставку, т. е. выставку, где его картина. Я тоже и на выставке все время была с Надей, которая, подходя к картине "Утро", говорит: "это настоящая красота". На выставке в большом зале панно выиграло. Вместе с экспонентом весело было на выставке. Врубель познакомил меня с Дягилевым, — красивый молодой человек, который устроил эту выставку, с Бакстом, которого рисунки углем мне нравятся. За Врубелем очень ухаживают. 25 февраля мы вместе с Мишей поехали к Репиным, и он даже принял меня за Надю. Все Репины признали врубелевский талант, и Репин ему сказал то же, что он мне сказал, что панно ему все более нравится, так что я сама думаю, что Репин говорит то, что думает; прежде он в глаза мне Врубеля критиковал.
20 марта. Врубели свели счеты, и оказалось, что они издержали 800 руб. в месяц, платя за стол и квартиру лишь 100. Вот мот Миша! Что, если у них будут дети?
... 22 апреля. Я пошла вниз посмотреть на новую картинку. Лицо царевны красиво, вообще теперь Миша как будто более старается, чем прежде. Когда я пришла вниз, его не было дома, он вернулся при мне и разыграл смешную сцену. Он взял меня и Надю за руки и будто на ухо шепотом сообщил нам, что NN румянится. "Говорю вам это наверно, но только художник может увидеть на этих атласных щеках фальшивый румянец". Последнее он произнес с отвращением, как будто очень плохо иметь атласные щеки. Миша рассказал, какую речь он сказал на завтраке у Тенишевой: "Пью за здоровье княгини, которая покровительствует так называемому декадансу, и надеюсь, что оно скоро будет признано возрождением". Врубели уехали вечером".
В этот свой приезд в Петербург Врубель написал две большие акварели: "Морская царевна" (находящаяся теперь в Музее Александра III), очень похожая на сестру, хотя, кажется, она совсем не позировала, и другую — пейзаж, тоже с Морской царевной... В Петербурге Врубели много выезжали и были неразлучны. Михаил Александрович всегда сопровождал сестру: и в театр или в концерт, где она пела; он так любил пение. Странно, что у Михаила Александровича было, по-видимому, мало памяти лиц. Помню, раз было с ним удивительное недоразумение. На спектакле в одном частном доме он принял одну даму, участвующую в спектакле, за актрису, с которой он тоже недавно познакомился. Михаил Александрович подошел к этой даме, не будучи ей представлен, поздоровался с ней и стал ей говорить, что, вероятно, ей кажется тесно играть на такой маленькой сцене; так как дама была очень большого роста и полная, то она, вероятно, приняла все это за намеки на ее величину и полноту. В обществе Михаил Александрович был очень любезен. Для этого самого спектакля он написал на куске атласа афишу с большой виньеткою. За ужином или зваными обедами Михаил Александрович часто говорил речи, хотя очень разговорчивым человеком его нельзя было назвать.
Лето 1898 года Врубели опять проводили у нас в хуторе. Мы уже были в хуторе, и там я получила письмо Нади незадолго до их приезда в хутор. Вот отрывок из этого письма:
"25 мая 1898 года. Мы все это время кутим напропалую, пикник за пикником. Вчерашний пикник начался с того, что мы назначили rendez-vous в Третьяковской галерее. Миша был там в первый раз и уверяет, что все вещи, которые там есть, ему представлялись гораздо лучше и что он очень разочарован. Теперь там есть одна крошечная вещь Миши, которую Коровин подарил Третьякову: "Хождение Христа по водам". ["Хождение по водам" (акварель, белила, тушь, 1891, ГТГ)].
В июне Врубели приехали в хутор. Мне кажется, что уже в этот год обнаружилась у Врубеля раздражительность, которой совсем не было заметно раньше. Он просто сердился, если кто-нибудь не соглашался с его отзывом о художественном произведении, и не хотел позволить публике, т. е. всем нам, говорить о красках художника. Мне кажется это очень несправедливо, так как публика, а не художники намечает место художника в ряду других. Делается это не сразу, и художники влияют на мнение публики, но ведь художники чаще всего очень односторонни и не признают других. Очень может быть, что раздражительность была вызвана злостною критикою произведений Врубеля, но вещи критиковались и, однако, все были раскуплены, значит, охотники находились всегда; правда, продавал Врубель свои произведения очень дешево, может быть дешевле, чем он сам затрачивал на холст и краски. Это лето Врубель нарисовал эскиз к стихам Пушкина "Как ныне сбирается вещий Олег" и начал писать картину "Богатырь". Для "Богатыря" он нарисовал или, скорее, набросал для себя портрет нашего отца. Врубель говорил, что мужская красота осуществляется в старости, что старик красивее, чем человек даже зрелых лет. Отец был, действительно, красивый старик; но в Богатыре Врубеля я не узнаю его.
1|2|3|4|5|6|7|8
 Врубель М.А. Декоративное блюдо Садко. 1899. Майолика, рельеф, цветные глазури. 61х49 (овал). ГРМ |  Врубель М.А. Девушка в венке. 1899-1900. Историко-художественный заповедник. Абрамцево |  Врубель М.А. Остров Эльба. Тирренское море. 1894. Д., м. 9,4х21,6. ГТГ |
|
|
|