Воспоминания 1

А.А. Врубель. Воспоминания

¹Чудный Гелиос, озари мой ум твоим лучезарным 
светом, согрей мое сердце улыбкой Феба!²

Дни жизни брата, в которых мне пришлось быть участницей, относятся к трем отдельным периодам его жизни - к детству и отрочеству (1856- 1872); затем - ко времени первых лет пребывания его в Академии художеств (1880-1882) и, наконец, - к последним годам его жизни (1893-1910).

Предки художника со стороны отца, по мужской линии, были выходцы из прусской Польши (документальным свидетельством чего была дедовская не­мецкая библиотека); по женской линии - варшавяне (Мелковские), причем бабушка принадлежала к польской конфедерации. Предки со стороны матери по мужской линии - декабрист Басаргин, по женской - член финляндского сейма Краббе.

Брат родился в Сибири, в г. Омске, куда забросила отца военная служба. Первое свидетельство о брате является в письме матери к сестре ее, жив­шей в Астрахани; письмо от 17 мая 1858 года (год этот был последним в жиз­ни матери: в январе следующего она скончалась). Вот ее слова: «Миша спит всю ночь преспокойно». Слова эти подчеркивают основную черту брата в ран­нем детстве - удивительное спокойствие, кротость. В моем сознании ранних лет жизни брат является нередко погруженным самым серьезным образом в рассматривание журнала «Живописное Обозрение», а позднее иллюстраций к уцелевшим остаткам сочинений Шекспира из вышеупомянутой дедовской библиотеки. Когда отец (в 1863 г.) женился вторично и мачеха оказалась серьезной пианисткой, брат бывал прикован к роялю, слушая вдумчиво ее музыку. Его называли в эти годы, в шутку, молчуном и философом. С годами нрав его становится более оживленным.

Чтение детской литературы, в частности - выходившего в шестидесятых годах содержательного детского журнала «Дело и Отдых», а позднее привезенных отцом из Петербурга книг «Genies des Arts», «Les Enfants celebres», «География в эстампах» и др. служит брату часто материалом для домашних инсценировок, причем героические роли осо­бенно привлекают его (центральная фигура на большом незаконченном хол­сте «Тридцать три богатыря» из сказки «О царе Салтане» живо напоминает мне брата в отроческом возрасте). Таким образом, элементы живописи, му­зыки и театра стали с ранних лет жизненной стихией брата. Потребность твор­чества в брате проявилась в 5-6-летнем возрасте. Он зарисовывал с боль­шой живостью сцены из семейного быта; из них вспоминается мне между прочим одна, изображавшая с большим комизмом слугу, долговязого малого, называвшегося в шутку Дон Базилио, энергично раздувающего самовар при помощи собственного сапога. Отец, заметив проявляющуюся в брате склон­ность, старался по мере своих скромных материальных средств способство­вать развитию художественного дарования брата: так, во время, к сожалению, краткого пребывания семьи в Петербурге (1864 г.) отец водил 8-летнего брата в рисовальную школу Общества поощрения художеств. Из рисунков брата, принесенных из этой школы, вспоминается мне копия с головы Аполлона. В следующем году, в Саратове, к брату был приглашен преподаватель рисова­ния местной гимназии, некий Годин, познакомивший брата с элементами тех­ники рисования с натуры.

В это же время брат начал более или менее серьезные занятия предметами гимназического курса под руководством широко понимающего свое дело пре­подавателя, некоего Н. А. Пескова, который, помимо учебников, доставлял еще нередко интересные наглядные пособия к преподаваемым предметам и уделял время для экскурсий в холмистые окрестности города (причем ре­зультатом являлись, между прочим, такие геологические находки, как зубы акулы). В дополнение к характеристике дошкольных лет жизни брата считаю долгом прибавить следующий эпизод. В Саратов была привезена однажды, по всей вероятности для католической церкви, копия с фрески Микельанджело «Страшный суд». Отец, узнав об этом, повел брата смотреть ее. Брат усиленно просил повторить осмотр ее и, возвратясь, воспроизвел ее наизусть во всех характерных подробностях. Следующие затем гимназические годы в Петербурге (Пятая гимназия у Аларчина моста) и в Одессе (Ришельевская) отвле­кают брата значительно от любимого искусства; он увлекается в первой естествоведением (причем, между прочим, формует из мела целую систему кри­сталлов), а во второй - историей, по которой пишет, сверх нормы, большие сочинения на темы из античной жизни и средневековья. Зачитывается осо­бенно Вальтером Скоттом и латинскими классиками, которых в каникулярное время читает с переводом вслух сестре. Рисованием занимается в эти школь­ные годы только урывками, в часы досуга. Рисует, между прочим, по просьбе отца, почти в натуральную величину, портрет сестры, уезжающей на курсы в Петербург.

Этим заканчивается наша совместная жизнь и наступает разлука на семь лет: два последние года гимназической и пять университетской жизни брата: с кратким, впрочем, перерывом осенью 1874 года, когда брат приезжает из Одессы для поступления в Петербургский университет. Время это вспоми­нается особенно в связи с нашими совместными посещениями Эрмитажа. Из них, между прочим, помню одно, когда, в силу, очевидно, крайнего напряже­ния внимания и интенсивности впечатлений, с братом в конце обхода зала сделалось дурно.

В годы университетской жизни связь брата с искусством выразилась в многочисленных рисунках на темы из литературы, как современной, так и классической.³ Тут были тургеневские и толстовские типы (между первыми вспоминаются Лиза и Лаврецкий из «Дворянского гнезда», между вторыми «Анна Каренина» и «Сцена свидания ее с сыном»), «Маргарита» Гете, шек­спировские «Гамлет» и «Венецианский купец», «Данте и Беатриса», «Орфей перед погребальным пламенем Эвридики» и он же, оплакивающий ее, и, вероятно, еще много других, ускользающих из моей памяти. В каникулярное время одного из промежуточных университетских курсов брат получил пред­ложение сопровождать в путешествие за границу одного юношу с матерью, для занятий с первым латинским языком. Из Парижа и Швейцарии брат пи­сал полные интереса письма, сопровождая их текст набросками пером оста­навливавших на себе его внимание типов (письма эти, к сожалению, не сохранились). Последние годы университетского и отчасти академического периода брат жил в качестве репетитора-классика в полунемецкой семье од­ного коммерческого деятеля (тепло относившейся к нему), где ценил извест­ный красивый уют, возможность еженедельного наслаждения музыкой (итальянская опера) и в особенности - близкого знакомства с массой сним­ков с созданий мировых гениев художественного творчества. Здесь брат встре­тился, между прочим, с одним из известных в то время архитекторов, для планов которого исполнял иногда мотивы художественных декоративных деталей - панно, большею частью, по выбору брата, из античной жизни.

По окончании университета брат с большим трудом отбывает, однако, воинскую повинность; затем пробует, склонясь на доводы отца, служить по юридическому ведомству; но весьма скоро убеждается в невозможности для себя продолжать эту деятельность и поступает в Академию художеств. Здесь он сходится на первых порах с товарищами по классу профессора Чистя­кова - Н. А. Бруни, а позднее с Серовым и Дервизом, которому адепты Вру­беля обязаны горячею благодарностью за сохранность целой коллекции рисунков его академического периода. Из композиций брата на задаваемые Академией темы мне помнятся две: 1) «Осада Трои» и 2) «Орфей в аду» - особенно последняя, приковывавшая к себе поразительно разнообразной экспрессией массы теней Аида. Работа эта, исполненная на листе ватманской бумаги размером приблизительно около квадратного аршина, была сделана в одну ночь. В ноябре 1882 года наша временно совместная жизнь с братом (в семье отца) прерывается, с тем чтобы возобновиться только в 1893 году в Москве. Этот промежуток времени отчасти отражается в письмах брата из Петер­бурга, Венеции, Одессы, Киева и Москвы.

Здесь я нахожу брата уже заявившим о себе в искусстве художником. На­строение его, однако, временами скорее угнетенное, и материальное положение малообеспеченное. В том и другом отношениях его значительно под­держивают полные сердечности дружеские отношения семьи П. П. Кончаловского, редактора в данное время юбилейных изданий соч[инений] Лермонтова, а позднее Пушкина, в иллюстрировании которых принимает участие брат. Живописные и скульптурные работы у Мамонтова и Морозовых составляют в это время главный импульс его творчества. Нельзя не признать, что пер­вому из этих заказчиков (также как и его семье) принадлежит значительная доля участия в жизни брата как художника.
____________

¹ Напечатаны в книге: М. А. Врубель. Письма к сестре. Воспоминания о художнике Анны Александровны Вру­бель. Отрывки из писем отца художника. Л., 1929.
Автора воспоминаний прекрасно охарактеризовал исследователь Врубеля А. П. Иванов, написавший вступитель­ный очерк к указанному изданию. Он вспоминал о ней, как о человеке на ред­кость культурном, добром, обладающем мудрым душевным тактом.
«Кто шел к ней сперва лишь для того, чтобы познакомиться с сестрой знаме­нитого Врубеля, скоро находил в ней высокую человеческую личность, дра­гоценную саму по себе, не нуждающую­ся ни в каком заимствованном свете. Скромная той скромностью, что коре­нится во внутреннем достоинстве и под­линной гордости, обладавшая редким искусством, воздавая должное другим, промолчать о самой себе, она поистине принадлежала к той категории людей «долга, чести и труда», о которой с та­ким преклонением высказался однажды ее брат. Действительно, вся ее жизнь прошла в педагогическом труде, и до последних дней она еще продолжала давать частные уроки... Ей совершен­но была чужда часто свойственная ста­рым людям склонность к недовольству, жалобам и воркотне; наоборот, свою бодрость и хорошее расположение духа она внушала даже тем, кто был зна­чительно ее моложе» (стр. 12, 13).
Воспоминания сестры художника важ­ны как достоверный источник, из кото­рого мы узнаем о самом раннем пери­оде его жизни и творчества, о некото­рых подробностях его дальнейшего пути (например, о периоде создания «Демона поверженного»), о самом по­следнем периоде биографии художни­ка. Кроме того, они дороги читателю пониманием духовного облика Врубеля, который удалось воссоздать автору.
² Этот эпиграф подсказан мне горячею любовью брата к античному миру. (При­меч. автора.)
³ До нас дошли рисунки Врубеля к «Фаусту» Гете (Киевский государ­ственный музей русского искусства) и к «Анне Карениной» Л. Толстого (ГТГ).

1|2|3

Фотография орхидеи

Орхидея (1886 - 1887)

Белый ирис (1886-1887)