Б.К. Яновский. Воспоминания о Врубеле, часть 2
- 2 -
Любопытно отношение Врубеля к музыке. Он ее обожал, она была его потребностью. И здесь, в его симпатиях, проглядывает необыкновенно тонкая художественная организация; он любил Бетховена, в Вагнере разбирался удивительно тонко и метко. Он неохотно слушал «Лоэнгрина» и говорил по поводу его: «Нет, не хорошо это», зато был поклонником «Тристана» и «Кольца Нибелунгов», чуткость, которой может гордиться любой хороший музыкант. Из иностранцев он любил Пуччини — именно «Богему», с энтузиазмом отзывался о некоторых страницах этой действительно вдохновенной партитуры. Но больше всего он любил музыку Римского-Корсакова; недаром он создал целый цикл произведений, являющихся как бы иллюстрацией к музыке Римского-Корсакова. Таковы его «Садко» (панно, 1898—1899 гг.), «Царевна-Лебедь», «Морская царевна», «Купава», «Снегурочка», декорации к «Царской невесте» и «Сказке о царе Салтане» (сгорели во время пожара театра Солодовникова в 1908 г.), Кузнецовское блюдо, где снова фигурируют Садко, морской царь, его дочери, затем «Корабли» и т. д. Из русских композиторов ему по душе пришелся также Мусоргский, с которым он был некогда дружен лично.
Как настоящий гений, свободный от мещанских предрассудков и стеснений, Врубель легко переходил от серьезного к шутке и с увлечением готов был принимать участие в самых мельчайших проказах и дурачествах. Бетховену доставляло удовольствие прыгать через столы и стулья в минуты веселья. Вагнер катался по траве и лазил на деревья, как мальчик, — необыкновенно изобретателен в играх и шутках был и Врубель. У кн. Тенишевой он однажды появился в костюме отставного унтера, прекрасно загримированный, и в течение целого вечера бесподобно разыгрывал свою роль, сыпал солдатскими анекдотами, характерными выражениями. В другой раз на хуторе Ге, где мы жили с ним вместе, он затеял «оргию роз». Мы нарвали в саду бесконечное количество роз, усеяли все столы, окна, люстры, причем Врубель проделывал все это с огромным увлечением. Он любил веселье и умел веселиться...
...Я же в то время начал инструментовать свою украинскую увертюру. Врубель предложил мне работать у него в студии; там было тихо, спокойно, никто бы мне не мешал.
Предложение я принял, конечно, охотно. И вот я разложил в студии на столе свою партитуру, а Врубель начал своего «Богатыря». Таким образом, я имел полную возможность наблюдать за процессом работы Врубеля. По обыкновению Врубель писал прямо из головы, без натуры, пользуясь лишь маленьким предварительным акварельным эскизом. Холст не был разделен на клетки. В первый день работы Врубель сразу же уверенной рукой начертил рисунок углем. Взглянет на эскиз, подумает, всматриваясь в чистый еще холст, потом чертит. Затем отойдет на несколько шагов, посмотрит, приставив к глазам руку козырьком, затем снова продолжает чертить. Начал он с головы лошади. Изредка он подходил к маленькому столику, на котором стояла бутылка и стакан, выпивал немного вина. Предлагал вина и мне, говоря, что вино музыканта должно вдохновлять.
Постепенно на холсте обозначились контуры всего «Богатыря»- На этом Врубель и закончил свой рабочий день. Кстати, голова лошади, с которой он начал, долго ему не давалась; он несколько раз ее переделывал, пока не нашел удовлетворявшего его поворота.
На следующий день Врубель приступил к писанию красками. Дело подвигалось очень быстро, и недели через полторы мы любовались уже почти конченной картиной.9 Должен сказать, что в настоящее время «Богатырь» имеет несколько иной вид, благодаря тому, что он заключен в треугольник (это сделано, вероятно, помимо Врубеля), тогда же картина имела квадратную форму.10 Показывая «Богатыря», Врубель разъяснял нам все ее детали. Так, относительно лошади он говорил, что ему хотелось изобразить настоящую русскую лошадь, поэтому он за образец взял тяжелого битюга-ломовика. По поводу маленьких сосенок внизу сказал, что ими он хочет намекнуть на слова былины:
Чуть повыше лесу стоячего, Чуть пониже облака ходячего.
Тяжелая, грузная фигура богатыря (собственно, первоначально Врубель окрестил картину «Илья Муромец»), в которой как бы сконцентрировалась вся неизмеримая мощь и сила русской земли, русского народа, величавое спокойствие и какая-то глубокая мудрость во взоре всадника — все это производило огромное впечатление. А эти чудесные детали пейзажа, эта очаровательная музыка линий и гармония красок!
За обедом, за чаем, вообще когда все бывали в сборе, много говорили и спорили по поводу «Богатыря». Разговор как-то невольно переходил на музыку, конечно, и на Римского-Корсакова. Гадали о том, какое впечатление картина произведет на последнего.11 Случайно коснулись Мусоргского. Тут Врубель стал припоминать свои встречи с Мусоргским, с которым он был когда-то знаком, рассказал о том, что в Петербурге на Владимирском проспекте есть старый ресторан, что в этом ресторане (знаменитый «Давыдка», тут завсегдатаем бывал и Достоевский) долгое время сохранялся стол, испещренный нотными записями и набросками Мусоргского. Перебирали русских композиторов. Превыше всех ставили, конечно, Римского-Корсакова. К Чайковскому Врубель относился равнодушно, хотя кое-что в нем и одобрял; творчество Чайковского его не трогало, с ним у него не было точек соприкосновения. Рубинштейна просто не считал композитором. Ближе всего ему были кучкисты. Разумеется, и Глинка...
(Публикуется по: Врубель М.А. Переписка. Воспоминания о художнике. - Л.-М.: Искусство, 1963. - С. 248-253.)
9 То, что Яновскому казалось почти законченным, на самом деле еще долго дорабатывалось Врубелем уже в Москве. «Богатырь» был окончен лишь зимой 1898 г.
10 Картина вначале имела форму не квадрата, а вытянутого прямоугольника.
11 Римский-Корсаков в письмах к Забеле очень положительно оценивал «Богатыря». Врубель М.А. Портрет Н.И. Забелы-Врубель на фоне березок. 1904. Акварель, пастель, черный и графитный карандаши. ГРМ |  Врубель М.А. Портрет Н.И. Забелы-Врубель. 1904-1905. Бумага, графитный карандаш. 39,5х28,4. ГРМ |  Врубель М.А. Белая азалия с листьями. 1886-1887. Бумага, черный карандаш. 24х16. Киевский музей русского искусства |