М. А. ВРУБЕЛЬ — В. E. СABИHCKOMУ 1885 год Март — апрель
Спасибо тебе, милый Василий Евменьевич, за письма. Ворочал я мало, хоть пережил — или лучше передумал и перенаблюдал массу и по нахальству моему сделал такие широкие выводы, что шире, кажется, и не надо бы. Вот тебе они нагишом, без закруглений и предпосылок: 1) Крылья это — родная почва и жизнь, жизнь — здесь можно только учиться, а творить — только или для услаждения международной праздности и пустоты, или для нескончаемых самоистязаний по поводу опущенной или поднятой руки и только в том случае плодовито — если удалили сюда хлебнув так жизни, что хватит на долгое сваренье, когда в сущности вопрос сводится к комфорту и уединенью. Мы, молодежь, во всяком случае к этой категории не принадлежим.
Как “техника” — есть только способность видеть, так “творчество” — глубоко чувствовать, а так почувствовать — не значит погрузиться в прелестную меланхолию или взвиться на крыльях пафоса, на какие так таровата наша оболочка легко впечатлевающегося наблюдателя, а значит — забыть, что ты художник и обрадоваться тому, что ты, прежде всего, человек. Боюсь — витиевато, да не ясно. Я так долго придумывал, как выразить эту мою мысль. А где так можно почувствовать, как не среди родных комбинаций? Уж, конечно, не о бок с милым и пустым прожившимся дилетантом — какою теперь представляется мне итальянская жизнь.
Ах, милый, милый Василий Евменьевич, сколько у нас красоты на Руси. Ты мне очень близок в эту минуту. И знаешь, что стоит во главе этой красоты — форма, которая создана природой вовек. А без справок с кодексом международной эстетики, но бесконечно дорога потому, что она — носительница души, которая тебе одному откроется и расскажет тебе твою. Понимаешь? Хотел написать и о технике — да до следующего письма. Через недели две кончаю свою работу и стремглав в Киев. Там, должно быть, чудная наша весна. В Вене думаю послушать Вагнера, а то в этой пресловутой музыкальной стране, окромя “Stella Confidente” (неразб.) да “Santa Lucia” [“Ближняя звезда”, “Санта Лючия” (итал).], ничего не слышал. Или —почти так.
Неделю у вас в Риме будет мой добрый, добрый знакомый Николай Иванович Мурашко, горячо любящий искусство и редкий пример серьезного, беспристрастного искателя в нем истины. Содействуй ему в этом, как бы ты это сделал для меня. До следующего письма, озаглавленного “Моя ерунда о технике”. А Тинторетто “Чудо Св. Марка” — ковер, а Чима и Беллини с глубиной.
Твой Врубель
И[ван] Ф[едорович],1 кажется, скоро уезжает из Рима, и Николай Иванович останется один без языка, не найдешь ли ты возможным предложить ему поселиться тогда у себя?
Из Киева пришлю тебе фотографии с моих кирилловских работ и с какого-нибудь этюда.
__________
1 Селезнев Иван Федорович (1856— 1936)—ученик П. И. Мурашко, принимавший участие в реставрации росписей Кирилловской церкви.
 Врубель М.А. Печной изразец с изображением василька. 1890-1900-е. Глина, формовка, рельеф, роспись глазурями трех цветов по белой эмали. 26,7х17,8. ГРМ |  Врубель М.А. Маска львицы. 1891. ГРМ |  Врубель М.А. Печной изразец Василек. 1896-1900. Глина, формовка, рельеф, роспись глазурями семи цветов по белой эмали. 18х18. ГРМ |