Воспоминания

Б.К. Яновский. Воспоминания о Врубеле

¹Я познакомился с Врубелем при следующих обстоятельствах. Из года в год я проводил лето в селе Стрельники, Черниговской губернии, Борзенского уезда, в 15 верстах от хутора, принадлежащего художнику Н. Н. Ге. В 1897 году, в последних числах июля, я в Стрельниках получаю письмо от моего друга художника С. П. Яремича, в котором он просит меня как можно скорее приехать в хутор, где он тогда гостил. Хутор Ге всегда был для меня притягательной силой. Я бывал в нем раньше, в 1892, 1893 и 1894 годах, когда жив был еще старик Ге... Письмо Яремича меня чрезвычайно приятно поразило, и я немедля отправился в хутор на следующий день. Меня встре­тил Яремич и повел знакомиться с обитателями хутора, которые были: Кате­рина Ивановна Ге (жена П. Н. Ге, сына художника) с двумя детьми, старик отец ее Иван Петрович Забела и, наконец, Михаил Александрович Врубель с женой Надеждой Ивановной. Оказалось, что Яремич выписал меня по просьбе Врубеля. Дело в том, что жене его, оперной певице (Забела), нужен был аккомпаниатор для прохождения нескольких опер (как сейчас помню — «Богема» и «Снегурочка»). Мы сошлись на условиях, и через день я из Стрельников переселился в хутор и принялся за аккомпанирование.  

Слово «Врубель» в ту пору для меня еще ничего не значило, ничего мне не гово­рило. Я слишком мало был тогда осведомлен о том, что делается в художе­стве, еще не мог ясно отдать себе отчета в том, что я вижу, не мог разо­браться как следует. Врубель тогда писал свои панно для Морозова. В той же мастерской, где когда-то Н. Н. Ге показывал нам свое «Распятие», Врубель демонстрировал только что законченные «Утро», «Вечер» и «Полдень». По­нять я в них с первого раза ничего не понял. Мне казалась странной манера писать пейзаж, странными казались эти символические фигуры с огромными глазами, странным казался и колорит. Лишь впоследствии я начал чувство­вать своеобразную прелесть врубелевского стиля. Сам Врубель на меня про­извел в высшей степени симпатичное впечатление. Необыкновенно деликат­ный, во всем любящий красоту, с теми тонкими манерами, которые присущи лишь высокодаровитому, с ясным кругозором человеку, он не мог произво­дить другого впечатления. В то время он бывал всегда в отличном настрое­нии, был весел, жизнерадостен. Каждый вечер перед закатом солнца он брал ружье и отправлялся гулять вокруг хутора, берегом поросшего камышом пруда. Целью этих вечерних прогулок было, как он сам говорил, наблюдение за переливами красок при закатном освещении.

...Врубель систематически работал ежедневно от 12 ч. до 4 ч. Остальное время дня не брал в руки палитры, давая, по-видимому, полную волю внутреннему творческому процессу. 90-е годы (конец их), насколько можно судить по тому, что он следовал в течение каждого лета, были чуть ли не расцветом деятельности Врубеля. Он писал массу, и все крупные произведе­ния; три морозовских панно, «Богатырь», «Морская царевна» (ныне, кажется, не существующая),² портрет, мелкие вещи, как архитектурный проект и т. д. Особенно много сделано было в период времени от 1899 до 1901 года. Волею судьбы я был свидетелем, как возникали многие крупные произведения этого периода. В то же время мой художественный кругозор настолько расширился, что многое, прежде смутное для меня в творчестве Врубеля, стало ясным, не только понятным, но дорогим и близким. Я постепенно полюбил его необы­чайно поэтическое, глубокое творчество, я почувствовал величие Врубеля, как стилиста, уверовал в его фантастический мир, в его красочные грезы, в его мечту.

...Как только я прибыл в Москву, на следующий же день Врубель повез меня к Мамонтову и, так сказать, окунул меня в художественную жизнь Москвы. А тогда она сконцентрировалась в кружке, собиравшемся возле Саввы Ивановича Мамонтова. Я встретил там из этого кружка Константина Коровина, Остроухова из художников, из музыкантов С. Кругликова, из пев­цов тенора А. Иноземцева, Шкафера и других, которых сейчас не помню.

...Врубель в это время много работал. При мне он сделал свое дивное блюдо для Кузнецова, сделал, собственно, два рисунка,³ из которых Кузне­цову он дал второй, первый, к сожалению, уничтожил. Жаль, так как он был также превосходен и по замыслу и по выполнению. Кроме того, ежедневно Врубель отправлялся на гончарный завод Мамонтова, где он работал над своим знаменитым камином, так прославившимся впоследствии на Парижской выставке. Наконец, мы поехали к кн. Тенишевой, сначала в ее имение Талашкино возле Смоленска, где пробыли до 22 июля. Роскошная природа, полная свобода действий, веселье, шум — все дышало жизнью и притом не могло не отразиться на настроении. К тому же общество, где первенствующую роль играли художники, артисты, музыканты, споры и разговоры об искус­стве, где каждый занят разрешением какой-нибудь художественной задачи и т. п., похоже было скорей на Италию времен Ренессанса, чем на Россию XIX века. Скульптор Трубецкой лепил статую княгини Тенишевой, А. В. Прахов делал проект церкви для Талашкина, пианист Я. Медем, скрипач Р. Фидельман, все это работало, жило и плодотворно работало, и плодотворно жило. Врубель написал тут портрет кн. Тенишевой, изобразив ее в виде Валкирии.⁴ Великолепное, мощное произведение!

22 июля мы отправились, на­конец, в Орловскую губернию в имение Хотылево (близ Брянского завода) и там оставались втроем, т. е. Врубель с женой и я, до конца августа. Здесь Врубель сделал акварельный проект для той же церкви в Талашкине, десять рисунков балалаек для балалаечной мастерской кн. Тенишевой и главную работу этого лета — «Пана». История «Пана» любопытная. Первоначально на этом же холсте Врубель начал писать портрет своей жены. Портрет уже близился к концу. Как-то вечером Врубель прочитал книжку Анатоля Франса «Puit de s-t Glair». Большое впечатление на него произвел тот рассказ, где старый сатир повествует о давно прошедших временах. На другое же утро Врубель на моих глазах соскоблил начатый портрет жены и на месте его принялся писать «Пана» (сам он называл его «Сатир»). Эта работа так увлекла его, что через день он позвал жену и меня и уже демонстрировал нам почти вполне законченную картину! Пейзаж на картине взят с натуры: это вид с террасы хотылевского дворца на открывающиеся дали. По изуми­тельному настроению, по тонкости колорита это, несомненно, одно из капитальнейших произведений гениального Врубеля, невзирая на то, что, как за­метил впоследствии Репин (с чем, впрочем, и сам Врубель согласился), плечо сатира смято. Так легко, с таким воодушевлением Врубель работал еще в лето 1900 и 1901 годов.

Оба эти лета я проводил с Врубелями снова в ху­торе Ге. Там при мне написано было «Ночное»,⁵ явившееся результатом од­ной нашей вечерней прогулки в поле. На Врубеля произвела впечатление картина пасущихся среди пышных будяков лошадей, освещенных сумеречным вечерним отблеском. На другой день «Ночное» было уже начато и в скором времени окончено. В эти же годы создались «Сирень», «Царевна-Лебедь» и появились первые намеки на «Демона».⁶ В начале лета 1902⁷ года я на не­сколько дней приехал к Врубелям в хутор. Я не видал того, что тогда писал Врубель. Он писал «Демона», вместе с которым и разразилась катастрофа, приведшая к тому, что я теперь, несмотря на то что Врубель еще жив, пишу «воспоминания».

...Вот то, чему я был свидетелем. Я забыл только рассказать про приезд Врубеля в Киев с труппой Московской Частной оперы в 1900 году.

Помню, как мы ходили с ним во Владимирский собор, как тогда сторож собора, указывая на орнамент Врубеля, говорил: «работы Прахова»... Наша молодая компания затеяла чествовать Врубеля обедом. Чествование, носившее оживленный характер, происходило у Е. М. Кузьмина. Присутствовало семейство Кузьминых, художники Яремич, Бурданов, Ковальский, Замирайло. Как давно это было все и никогда не вернется. Нить порвана и никто ее не скрепит больше.

...Трагически завершил Врубель свой жизненный путь, — а между тем в былые годы никому бы и в голову не пришла мысль о страшной катастрофе, лишившей нас великого художника. Врубель, изысканно деликатный, с печатью истинной одухотворенности на лице — Врубель в период расцвета был так далек от Врубеля последних лет. Я помню его жизнерадостным и ясным.

...Как сейчас вижу: Врубель в белом балахоне, с черной шелковой круг­лой шапочкой на голове работает перед большим холстом. Перед ним на подставке мольберта маленький акварельный эскиз, на который он изредка взглядывает. Работал он необыкновенно скоро. Это потому, что он приступал к окончательному выполнению лишь тогда, когда все малейшие детали уже совершенно ясно сложились в его уме. Набросав небольшой эскиз, брался Врубель за выполнение замысла, для чего требовалось уже очень мало вре­мени. Так, своего «Пана» он написал в каких-нибудь два-три дня. Постоянно поглощенный думами о предстоящих работах, Врубель в то же время очень интересовался литературой и музыкой. Он любил Гоголя и Чехова. По вече­рам охотно читал вслух «Мертвые души» или мелкие рассказы Чехова, и чи­тал превосходно. Малороссийских рассказов Гоголя не любил, находил их деланными и скучными. Чехова считал прямым наследником Гоголя, утверж­дал, что Чехов воспитался на «Старосветских помещиках». Обожал Пушкина и Лермонтова, и любовь к этим поэтам проявил в чудных иллюстрациях. Толстого Врубель не любил, к Тургеневу и Достоевскому был равнодушен.

Из художников Врубель высоко ставил Иванова и терпеть не мог Ге — «художника, который, вместо искусства, занимался кладкой печей». Только в последнее время он изменил свое мнение о Ге и начинал высоко ценить его «Моление о чаше». Куинджи Врубель называл своим учителем колорита.

Как большой человек, Врубель был чужд зависти и никогда не стоял на дороге талантливых людей. Напротив, раз он считал человека достойным и талантливым, он всячески старался помочь ему стать на ноги. Так, он лично повез в Петербург на выставку картину С. П. Я-а.⁸ Он выдвигал Малютина, которого считал большим талантом, устроил его у кн. Тенишевой, способст­вовал получению заказов. Один из первых Врубель заговорил о Малявине, восторгался его широкой манерой письма и огненным колоритом.

______________


¹ Напечатаны в журнале «Искусство и печатное дело»,  1909, № 1—2;  1910, №  5  и  в  журнале  «Искусство»,  1940, № 3. Автор воспоминаний — композитор Б. К. Яновский несколько лет дружески общался с семьей Врубелей, когда они жили на хуторе Ге. Он трижды писал воспоминания о художнике: еще при его жизни — незадолго  до  печальной раз­вязки и сразу после его смерти. Через много лет он вновь обратился к этой теме, но последний вариант остался не­оконченным. В настоящем сборнике вто­рой мемуарный очерк приводится цели­ком, а третий и первый с купюрами, во избежание   повторений.   Кроме   того, переписка Врубеля с Яновским перене­сена в первый раздел настоящего сбор­ника. В воспоминаниях Яновского со­хранены живые черты облика и харак­тера художника, его высказывания об искусстве  и литературе. Интересны и конкретные наблюдения над его мане­рой работать.
² Яновский ошибается. «Морская ца­ревна» находится в ГРМ.
³ В ГРМ хранятся два эскиза с изобра­жением «Морского царя», несколько от­личающиеся друг от друга, для росписи блюда.
⁴ «Валькирия» (масло, 1899, Одесская государственная картинная галерея).
⁵ То есть «К ночи».
⁶ Речь идет о «Демоне поверженном».
⁷ Яновский здесь неточен. В начале лета  1902 г.  Врубель уже  находился в  психиатрической   лечебнице.  После лета   1901   г.   он   на   хуторе   Ге  не жил.
⁸ С. П. Яремича.

1|2

Врубель М.А. Портрет Константина Дмитриевича Арцыбушева. 1897. Холст, масло. 101,5х136,7. ГТГ

Девочка на фоне персидского ковра (Холст, масло, 1886 г.)

Пан (1899 г.)